Брестский курьер

Лидер Белорусского Конгресса демократических профсоюзов (БКДП) Александр Ярошук в конце сентября по решению судьи Ленинского района г.Минска Александра Шилько десять суток отбывал административное наказание в виде ареста в приемнике-распределителе на Окрестина. Основанием для его обвинения послужила публикация в газете «Народная Воля» (от 21.09.2003 г.) «Пиррова победа, или Хроника пикирующего профсоюза», в которой Ярошук высказал свое мнение, назвав заседание Верховного суда по делу профсоюза авиадиспетчеров «спектаклем с заранее известным концом». Это было квалифицировано как «неуважение к суду».
Освободившись с казенного пансиона, Александр Ярошук в минувшие выходные побывал на Брестчине — навестил отца, которому идет 89-й год, и родню в Каменецком районе. На обратном пути заглянул к нам в редакцию. И вот что рассказал:

— Меня освободили из Окрестина 28 сентября в 11.30 дня. Ощущение было такое, словно демобилизовался из армии. Но не скажу, что эти «от звонка до звонка» 240 часов оказались для меня потерянным временем. Да, это был самый настоящий жесткий тюремный режим — с двухразовой кормежкой, с замкнутым пространством шесть на два с половиной метра, где размещались шесть «постояльцев» (к концу моего пребывания их осталось два), со спальным деревянным «подиумом» три на метр семьдесят, со скудным освещением. Свет и днем слабо проникал сквозь зарешеченное оконце, а вечером при тусклой «луне» —лампочке над дверью — вообще невозможно было читать.
Первые сутки после суда я провел в изоляторе временного содержания милицейского райотдела, в так называемом «обезьяннике». Ощущение не из лучших. В самом начале — напряженность и ожидание каких-нибудь провокаций. И, действительно, был один неприятный момент. В камеру вошла группа милиционеров, а среди них субъект в гражданском, который стал зачитывать вслух найденный у меня рецепт на лекарство — я прихватил его, направляясь в суд, потому что перед этим перенес пищевое отравление. Дойдя до слов: «...Сужает анальное отверстие», — субъект ухмыльнулся: «Ничего, мы тебе его расширим!» Пришлось в резкой форме напомнить ему о правилах хорошего тона... После такого моего отпора мужичок этот сразу как-то стушевался. А уже потом люди с Окрестина мне сообщили, что это был человек не из их службы. Вообще-то они относились ко мне корректно, ничего не могу сказать о них плохого.
В камеру мне регулярно доставлялись письма и свежие газеты. Я даже и не ожидал, что такая будет реакция на мой арест. Когда 19 сентября принесли «Народную Волю» с целой страницей по этому поводу, слезы подступили к глазам. Очень благодарен всем — и друзьям, и организациям, и СМИ, и рядовым гражданам — за ту огромную поддержку, которую я постоянно ощущал в эти десять суток.
В один из дней разрешено мне было встретиться со Стэном Петерсеном — главным специалистом по работе с трудящимися субрегионального бюро Международной организации труда в Москве. Он приехал по поручению Генерального директора МОТ Хуана Самавиа. Беседовали мы не в камере, а в отдельной комнате.
Утро мое начиналось с зарядки и обтирания по пояс холодной водой. Поскольку на прогулки не выводили, я несколько часов в день ходил по камере и пел песни из репертуара моего друга Евдокимова, «Песняров», Ободзинского, романсы — в памяти многое хранится. И настроение повышалось, и попутно мысли легче текли, и дух укреплялся.
В последнюю ночь совсем не спал. Холодно было. Думал, анализировал, сопоставлял. Слава Богу, нет у меня ни злости, ни обиды на тех, кто содержал меня эти десять суток в каталажке. А власть, которая распорядилась это сделать, скорее смешна, чем страшна...
На Окрестина отрастил небольшую бороду. Но уже завтра сбрею ее. Пора снова в дела включаться.